Второе пришествие марсиан стругацкие. Второе нашествие марсиан

Аркадий и Борис Стругацкие

Второе нашествие марсиан

Записки здравомыслящего

О, этот проклятый конформистский мир!

Господи, теперь еще Артемида! Оказывается, она все-таки спуталась с этим Никостратом. Дочь, называется… Ну ладно.

Около часу ночи я был разбужен сильным, хотя и отдаленным, грохотом и поражен зловещей игрой красных пятен на стенах спальни. Грохот был рокочущий и перекатывающийся, подобный тому, какой бывает при землетрясениях, так что весь дом колебался, звенели стекла, и пузырьки подпрыгивали на ночном столике. Испугавшись, я бросился к окну. Небо на севере полыхало: казалось, будто там, за далеким горизонтом, земля разверзлась и выбрасывает к самым звездам фонтаны разноцветного огня. А эти двое, ничего не видя и не слыша, озаряемые адскими сполохами и сотрясаемые подземными толчками, обнимались на скамейке под самым моим окном и целовались взасос. Я сразу узнал Артемиду и решил было, что это вернулся Харон и она так ему обрадовалась, что вот целуется с ним, как невеста, вместо того чтобы вести его прямо в спальню. А через секунду в свете зарева я узнал знаменитую заграничную куртку господина Никострата, и сердце у меня упало. Вот в такие минуты человек теряет здоровье. И ведь нельзя сказать, что это был для меня гром с ясного неба. Слухи были, намеки, всякие шуточки, да и я, помню, сам видел на плечах и на шее Артемиды темные пятна величиной с пятак. Разве я не знал, кто у нас в городе оставляет на женщинах такие пятна? Насмотрится нынешних фильмов и оставляет. И все же я был совсем убит.

Держась за сердце и совершенно не понимая, что нужно предпринять, я, как был босиком, потащился в гостиную и стал звонить в полицию. Однако попробуйте дозвониться в полицию, когда вам требуется. Телефон полиции долго был занят, и вдобавок дежурным оказался Пандарей. Я его спрашиваю, что за феномен наблюдается за горизонтом. Он не понимает, что такое феномен. Я его спрашиваю: «Вы можете мне сказать, что происходит за северным горизонтом?» Он осведомляется, где это, и я уже не знаю, как ему объяснить, но тут до него доходит. «А-а, – говорит он, – вы это насчет пожара?» – и сообщает, что некоторое горение действительно наблюдается, но что это за горение и чего, пока не установлено. Дом трясется, все скрипит, на улице истошно кричат что-то про войну, а этот старый осел начинает рассказывать мне, что к нему в участок тут привели Минотавра: пьян мертвецки, осквернил угол особняка господина Лаомедонта, на ногах не стоит и даже драться не может. «Вы меры принимать будете или нет?» – прерываю я его. «Я вам об этом и толкую, господин Аполлон, – обижается этот осел. – Мне нужно протокол составлять, а вы у меня весь телефон оборвали. Если вас всех так уж волнует этот пожар…» – «А если это война?» – спрашиваю я. «Нет, это не война, – заявляет он. – Я бы знал». – «А если это извержение?» – спрашиваю я. Он не понимает, что такое извержение, я больше не могу и вешаю трубку. Я весь вспотел от этого разговора, вернулся в спальню и надел халат и туфли.

Грохот словно бы утих, но сполохи продолжались, а эти двое больше не целовались и даже не сидели обнявшись. Они стояли, держась за руки, причем всякий мог их увидеть, потому что от огня за горизонтом было светло, как днем, только свет был не белый, а красно-оранжевый, и по нему ползли облака дыма, коричневого, с оттенком жидкого кофе. Соседи бегали по улице кто в чем, госпожа Эвридика хватала всех за пижамы и требовала, чтобы ее спасали, и один только Миртил деловито выкатил из гаража свой грузовик и принялся вместе с женой и сыновьями выносить из дому свое имущество. Это была настоящая паника, как в добрые старые времена, давно такой не видел. Но я-то понимал, что если действительно началась атомная война, то лучшего места, чем наш городок, – укрыться, отсидеться, переждать – не найти во всей округе. А если это извержение, то происходит оно далеко, и опять же нашему городку ничто не угрожает. Да и сомнительно было, что это извержение: какое тут у нас может быть извержение?

Я поднялся наверх и стал будить Гермиону. Ну, тут было как обычно: «Отстань, пьяница; нечего было пить на ночь; ничего я сейчас не хочу», – и прочее. Тогда я стал громко и убедительно рассказывать ей об атомной войне и об извержении, несколько сгущая при этом краски, потому что иначе ничего бы у меня не получилось. Ее проняло, она вскочила с постели, оттолкнула меня и устремилась прямо в столовую, бормоча: «А вот я сейчас посмотрю, и тогда берегись…» Отперев буфет, она обследовала бутылку с коньяком. Я был спокоен. «Откуда же ты такой вернулся? – спросила она, недоверчиво принюхиваясь. – Из какого гнусного ночного вертепа?» Но когда она посмотрела в окно, когда она увидела на улице полураздетых соседей, когда она увидела Миртила, который в одних подштанниках торчал на своей крыше и глядел на север в полевой бинокль, ей стало не до меня. Правда, оказалось, что северный горизонт уже вновь погрузился в тишину и темноту, но угадывалась там еще туча дыма, совершенно скрывавшая звезды. Что там говорить, моя Гермиона – это вам не какая-нибудь госпожа Эвридика. И возраст не тот, и воспитание иное. Я не успел проглотить рюмку коньяку, как она уже волокла чемоданы и во весь голос звала Артемиду. «Зови, зови, – с горечью подумал я, – так она тебя и услышит». И тут Артемида появляется в дверях своей комнаты. Господи, бледная как смерть, вся трясется, но на ней уже пижама, в волосах болтаются бигуди, и она спрашивает: «Что такое? Что это вы все?»

Как хотите, а это тоже характер. Не будь этого феномена, нипочем бы я ничего не узнал, а уж Харон и подавно. Наши взгляды встретились, она ласково улыбнулась мне дрожащими губами, и я не решился произнести слова, которые вертелись у меня на языке. Чтобы успокоиться, я ушел к себе и начал упаковывать марки. Дрожишь, говорил я ей мысленно, трепещешь! Одиноко тебе, страшно, беззащитно. А он вот не поддержал тебя, не защитил. Сорвал цветок удовольствия и побежал по своим делам. Нет уж, милая моя, если человек бесчестен, то он бесчестен до конца.

Между тем, как я и ожидал, паника быстро шла на убыль. Установилась обыкновенная ночь, земля больше не колыхалась, дома не скрипели. Госпожу Эвридику кто-то увел к себе. Никто больше не кричал о войне, и вообще кричать стало больше не о чем. Выглянув в окно, я увидел, что улица опустела, только кое-где в домах еще виднелся свет да Миртил на своей крыше блестел исподним среди звезд. Я окликнул его и спросил, что там видно. «Ладно, ладно, – раздраженно ответил он. – Ложитесь, храпите. Вы захрапите, а они вам как дадут…» Я спросил, кто это – они. «Ладно, ладно, – ответствовал Миртил. – Умники нашлись. Со своим Пандареем. Дурак он, ваш Пандарей, и больше ничего». Услышав про Пандарея, я решил снова позвонить в полицию. Звонить пришлось долго, а когда я в конце концов дозвонился, Пандарей сообщил мне, что новостей никаких особенных нет, но в остальном все в порядке, пьяному Минотавру впрыснули успокаивающее, сделали промывание желудка, и теперь он угомонился; что же касается пожара, то горение давно прекратилось, тем более что это оказалось никакое не горение, а большой праздничный фейерверк. Пока я вспоминал, какой же это сегодня праздник, Пандарей повесил трубку. Глуп он все-таки и отвратительно воспитан, и всегда был таким. Странно видеть таких людей в нашей полиции. Наш полицейский должен быть интеллигентен, он должен быть образцом для молодежи, героем, которому хочется подражать, чтобы ему можно было без опасения вверить не только оружие и власть, но и воспитательную деятельность. А Харон называет такую полицию «компанией очкариков» и заявляет, что такая моя полиция никакому правительству не нужна, потому что она начнет хватать и перевоспитывать самых полезных государству людей, начиная с премьер-министра и полицей-президента. Не знаю, не знаю, может быть. Но чтобы старший полицейский не понимал, что такое феномен, и хамил при исполнении обязанностей – это совсем уж никуда не годится.

»,
1968

«Второе нашествие марсиан» - сатирическая повесть Аркадия и Бориса Стругацких . Одно из самых неоднозначных произведений Стругацких, принципиально не позволяющее читателю занять сторону одного из персонажей . Название повести отсылает к роману Герберта Уэллса «Война миров », а подзаголовок «Записки здравомыслящего» - к повести Н. В. Гоголя «Записки сумасшедшего ». Марсиане как таковые на страницах повести практически не появляются.

Повесть переведена на английский (The Second Invasion from Mars , 1979) и французский (La seconde invasion des martiens , 2002) языки.

История создания

Черновик повести был создан в марте-апреле 1966 г., и оказался настолько удачным, что авторы ничего не стали менять, оформляя беловой вариант. Тексты журнального и книжного изданий практически не отличались друг от друга. Повесть была фактически проигнорирована советской критикой.

Сюжет

Повесть написана в форме дневника отставного учителя астрономии, охватывающего две недели из жизни тихого провинциального городка. Земные реалии нарочито абстрактны: имена всех персонажей и некоторые географические названия позаимствованы из древнегреческой мифологии.

Об истории города и страны известно немного. Аполлон упоминает, что в пору его молодости «черные рубашки» гнали их на войну и «лапали наших жен на наших же постелях», из чего можно сделать вывод, что в пору его молодости страной правили фашисты. Он и Полифем участвовали в войне (видимо, где-то на севере: «Полифем ударился в воспоминания, как мы с ним отражали в снегах танковую атаку»), причем Аполлон, как вечный неудачник, попал в «котел», потом в плен и провел там три года.

Однажды ночью происходят некие странные явления (что-то среднее между извержением вулкана и ядерной войной), после чего распространяются слухи о нападении «марсианцев». Марсиан никто не видел, однако горожане страшно перепугались, но все их страхи носят сугубо практический характер: Аполлон, например, интересуется, будет ли новое правительство выпускать марки, и сколько они будут стоить? Через несколько дней объявлено, что в экономике огромную роль будет играть желудочный сок , который обязаны сдавать все взрослые граждане, причём за сок будут платить! (Аполлону впервые в жизни повезло: в силу имеющихся у него хронических заболеваний, его желудочный сок отнесён к высшей категории, и плата за него превышает сумму пенсии…) Одновременно фермеров заставили извести все посевы пшеницы, выкупив весь урожай на корню, взамен которой заставили сажать некий «синий хлеб», из которого можно гнать отличный самогон («синюховку», которая влияет на качество желудочного сока). Наркоторговля объявляется вне закона, местного мафиози избивают и арестовывают. Впрочем, делается это не из-за неприязни марсиан к самому факту наркоторговли, а потому, что употребление наркотиков ухудшает качество желудочного сока. Протесты немногочисленной интеллигенции (поначалу создавшей вооружённые отряды Сопротивления) остаются гласом вопиющего в пустыне. Харон, участвовавший в боях против марсиан, даже получает от них автомобиль, конфискованный у наркоторговца. Вскоре марсиане объявляют о роспуске вооружённых сил и строительстве в городе канализации…

О присутствии марсиан напоминают разве что парящие в ночной тиши воздушные корабли. Когда марсиане приказали изъять из всех аптек наркотики, Аполлон и аптекарь Ахиллес были так поглощены спором о марках и выпивкой, что даже не заметили никаких марсиан… Апофеозом повести является её финал: Аполлон пишет статью в газету о спокойствии и уверенности… Борис Натанович Стругацкий писал:

Мы не понимали главного - существуют, все-таки, понятия: ЦЕЛЬ, СМЫСЛ, НАЗНАЧЕНИЕ - применительно ко всему человечеству разом? А также смежные с ними понятия: ЧЕСТЬ, ДОСТОИНСТВО, ГОРДОСТЬ - опять же в самом общечеловеческом, если угодно, даже космическом, смысле? Или не существуют? Каждый отдельный человек - это понятно - может променять «право первородства» на чечевичную похлебку. А человечество в целом? Может или не может? А если может, то позволительно ли это или, наоборот, позорно и срамно? И кто, все-таки, в нашей повести прав: старый, битый, не шибко умный гимназический учитель астрономии или его высоколобый зять-интеллектуал?

Персонажи

• Аполлон - отставной учитель астрономии, филателист
• Артемида - его дочь, крайне легкомысленная особа, замужем за Хароном
• Харон - зять Аполлона, редактор городской газеты, член движения Сопротивления
• Гермиона - вечно брюзжащая экономка Аполлона
• Никострат - секретарь городской мэрии, заводила местной компании «золотой молодёжи ». Во время вторжения состоял с Артемидой в любовной связи, за что был бит Хароном
• Лаомедонт - городской мафиозо, торговец наркотиками. Арестован Эаком и его коллегами
• Ахиллес - городской аптекарь, филателист
• Пандарей - городской полицейский, отличающийся крайней прожорливостью и глупостью. Основное занятие - ловля вечно пьяного Минотавра.
• Минотавр - городской золотарь , алкоголик
• Полифем - военный пенсионер, одноногий
• Парал - очень жёлчный человек
• Калаид - городской ветеринар, заика и тугодум.
• Миртил - бывший фермер. Вместе с братом-фермером освоил производство «синюховки» - самогона из марсианского хлеба.
• Эак - молодой человек на службе у марсиан

Примечания

Ссылки

Это сатирическая повесть «Второе нашествие марсиан» Аркадия и Бориса Стругацких. Это одно из самых неоднозначных произведений Стругацких, принципиально не позволяющее читателю занять сторону одного из персонажей. Название повести отсылает к роману Герберта Уэллса «Война миров», а подзаголовок «Записки здравомыслящего» - к повести Гоголя «Записки сумасшедшего». Узнайте, на что так тонко намекают эти отсылки.

Повесть написана в форме дневника отставного учителя астрономии, охватывающего две недели из жизни тихого провинциального городка. Земные реалии нарочито абстрактны: имена всех персонажей и некоторые географические названия позаимствованы из древнегреческой мифологии.

Главный герой - господин Аполлон, пожилой вдовец, любитель выпить, видимо, только что вышедший в отставку, поскольку постоянно хлопочет о пенсии. Главная его забота - получить пенсию по наивысшей категории, ведь в противном случае он не сможет пополнять коллекцию марок! С Аполлоном в одном доме живут его экономка Гермиона, дочь Артемида и зять - редактор городской газеты Харон, технократ и интеллектуал.

Об истории города и страны известно немного. Аполлон упоминает, что в пору его молодости «черные рубашки» гнали их на войну и «лапали наших жен на наших же постелях», из чего можно сделать вывод, что в пору его молодости страной правили фашисты. Он и Полифем участвовали в войне (видимо, где-то на севере: «Полифем ударился в воспоминания, как мы с ним отражали в снегах танковую атаку»), причем Аполлон, как вечный неудачник, попал в «котел», потом в плен и провел там три года.

Однажды ночью происходят некие странные явления (что-то среднее между извержением вулкана и ядерной войной), после чего распространяются слухи о нападении «марсианцев». Марсиан никто не видел, однако горожане страшно перепугались, но все их страхи носят сугубо практический характер: Аполлон, например, интересуется, будет ли новое правительство выпускать марки, и сколько они будут стоить? Через несколько дней объявлено, что в экономике огромную роль будет играть желудочный сок, который обязаны сдавать все взрослые граждане, причём за сок будут платить! (Аполлону впервые в жизни повезло: в силу имеющихся у него хронических заболеваний, его желудочный сок отнесён к высшей категории, и плата за него превышает сумму пенсии…)

Одновременно фермеров заставили извести все посевы пшеницы, выкупив весь урожай на корню, взамен которой заставили сажать некий «синий хлеб», из которого можно гнать отличный самогон («синюховку», которая влияет на качество желудочного сока). Наркоторговля объявляется вне закона, местного мафиози избивают и арестовывают. Впрочем, делается это не из-за неприязни марсиан к самому факту наркоторговли, а потому, что употребление наркотиков ухудшает качество желудочного сока.

Протесты немногочисленной интеллигенции (поначалу создавшей вооружённые отряды Сопротивления) остаются гласом вопиющего в пустыне. Харон, участвовавший в боях против марсиан, даже получает от них автомобиль, конфискованный у наркоторговца. Вскоре марсиане объявляют о роспуске вооружённых сил и строительстве в городе канализации…Узнайте, к чему все это приведет в книге «Второе нашествие марсиан».

Аркадий и Борис Стругацкие

ВТОРОЕ НАШЕСТВИЕ МАРСИАН

Записки здравомыслящего

О, этот проклятый конформистский мир!

(три часа пополуночи)

Господи, теперь еще Артемида! Оказывается, она все-таки спуталась с этим Никостратом. Дочь, называется… Ну ладно.

Около часу ночи я был разбужен сильным, хотя и отдаленным, грохотом и поражен зловещей игрой красных пятен на стенах спальни. Грохот был рокочущий и перекатывающийся, подобный тому, какой бывает при землетрясениях, так что весь дом колебался, звенели стекла, и пузырьки подпрыгивали на ночном столике. Испугавшись, я бросился к окну. Небо на севере полыхало: казалось, будто там, за далеким горизонтом, земля разверзлась и выбрасывает к самым звездам фонтаны разноцветного огня. А эти двое, ничего не видя и не слыша, озаряемые адскими сполохами и сотрясаемые подземными толчками, обнимались на скамейке под самым моим окном и целовались взасос. Я сразу узнал Артемиду и решил было, что это вернулся Харон и она так ему обрадовалась, что вот целуется с ним, как невеста, вместо того чтобы вести его прямо в спальню. А через секунду в свете зарева я узнал знаменитую заграничную куртку господина Никострата, и сердце у меня упало. Вот в такие минуты человек теряет здоровье. И ведь нельзя сказать, что это был для меня гром с ясного неба. Слухи были, намеки, всякие шуточки, да и я, помню, сам видел на плечах и на шее Артемиды темные пятна величиной с пятак. Разве я не знал, кто у нас в городе оставляет на женщинах такие пятна? Насмотрится нынешних фильмов и оставляет. И все же я был совсем убит.

Держась за сердце и совершенно не понимая, что нужно предпринять, я, как был босиком, потащился в гостиную и стал звонить в полицию. Однако попробуйте дозвониться в полицию, когда вам требуется. Телефон полиции долго был занят, и вдобавок дежурным оказался Пандарей. Я его спрашиваю, что за феномен наблюдается за горизонтом. Он не понимает, что такое феномен. Я его спрашиваю: «Вы можете мне сказать, что происходит за северным горизонтом?» Он осведомляется, где это, и я уже не знаю, как ему объяснить, но тут до него доходит. «А-а, - говорит он, - вы это насчет пожара?» - и сообщает, что некоторое горение действительно наблюдается, но что это за горение и чего, пока не установлено. Дом трясется, все скрипит, на улице истошно кричат что-то про войну, а этот старый осел начинает рассказывать мне, что к нему в участок тут привели Минотавра: пьян мертвецки, осквернил угол особняка господина Лаомедонта, на ногах не стоит и даже драться не может. «Вы меры принимать будете или нет?» - прерываю я его. «Я вам об этом и толкую, господин Аполлон, - обижается этот осел. - Мне нужно протокол составлять, а вы у меня весь телефон оборвали. Если вас всех так уж волнует этот пожар…» - «А если это война?» - спрашиваю я. «Нет, это не война, - заявляет он. - Я бы знал». - «А если это извержение?» - спрашиваю я. Он не понимает, что такое извержение, я больше не могу и вешаю трубку. Я весь вспотел от этого разговора, вернулся в спальню и надел халат и туфли.

Грохот словно бы утих, но сполохи продолжались, а эти двое больше не целовались и даже не сидели обнявшись. Они стояли, держась за руки, причем всякий мог их увидеть, потому что от огня за горизонтом было светло, как днем, только свет был не белый, а красно-оранжевый, и по нему ползли облака дыма, коричневого, с оттенком жидкого кофе. Соседи бегали по улице кто в чем, госпожа Эвридика хватала всех за пижамы и требовала, чтобы ее спасали, и один только Миртил деловито выкатил из гаража свой грузовик и принялся вместе с женой и сыновьями выносить из дому свое имущество. Это была настоящая паника, как в добрые старые времена, давно такой не видел. Но я-то понимал, что если действительно началась атомная война, то лучшего места, чем наш городок, - укрыться, отсидеться, переждать - не найти во всей округе. А если это извержение, то происходит оно далеко, и опять же нашему городку ничто не угрожает. Да и сомнительно было, что это извержение: какое тут у нас может быть извержение?

Я поднялся наверх и стал будить Гермиону. Ну, тут было как обычно: «Отстань, пьяница; нечего было пить на ночь; ничего я сейчас не хочу», - и прочее. Тогда я стал громко и убедительно рассказывать ей об атомной войне и об извержении, несколько сгущая при этом краски, потому что иначе ничего бы у меня не получилось. Ее проняло, она вскочила с постели, оттолкнула меня и устремилась прямо в столовую, бормоча: «А вот я сейчас посмотрю, и тогда берегись…» Отперев буфет, она обследовала бутылку с коньяком. Я был спокоен. «Откуда же ты такой вернулся? - спросила она, недоверчиво принюхиваясь. - Из какого гнусного ночного вертепа?» Но когда она посмотрела в окно, когда она увидела на улице полураздетых соседей, когда она увидела Миртила, который в одних подштанниках торчал на своей крыше и глядел на север в полевой бинокль, ей стало не до меня. Правда, оказалось, что северный горизонт уже вновь погрузился в тишину и темноту, но угадывалась там еще туча дыма, совершенно скрывавшая звезды. Что там говорить, моя Гермиона - это вам не какая-нибудь госпожа Эвридика. И возраст не тот, и воспитание иное. Я не успел проглотить рюмку коньяку, как она уже волокла чемоданы и во весь голос звала Артемиду. «Зови, зови, - с горечью подумал я, - так она тебя и услышит». И тут Артемида появляется в дверях своей комнаты. Господи, бледная как смерть, вся трясется, но на ней уже пижама, в волосах болтаются бигуди, и она спрашивает: «Что такое? Что это вы все?»

Как хотите, а это тоже характер. Не будь этого феномена, нипочем бы я ничего не узнал, а уж Харон и подавно. Наши взгляды встретились, она ласково улыбнулась мне дрожащими губами, и я не решился произнести слова, которые вертелись у меня на языке. Чтобы успокоиться, я ушел к себе и начал упаковывать марки. Дрожишь, говорил я ей мысленно, трепещешь! Одиноко тебе, страшно, беззащитно. А он вот не поддержал тебя, не защитил. Сорвал цветок удовольствия и побежал по своим делам. Нет уж, милая моя, если человек бесчестен, то он бесчестен до конца.

Между тем, как я и ожидал, паника быстро шла на убыль. Установилась обыкновенная ночь, земля больше не колыхалась, дома не скрипели. Госпожу Эвридику кто-то увел к себе. Никто больше не кричал о войне, и вообще кричать стало больше не о чем. Выглянув в окно, я увидел, что улица опустела, только кое-где в домах еще виднелся свет да Миртил на своей крыше блестел исподним среди звезд. Я окликнул его и спросил, что там видно. «Ладно, ладно, - раздраженно ответил он. - Ложитесь, храпите. Вы захрапите, а они вам как дадут…» Я спросил, кто это - они. «Ладно, ладно, - ответствовал Миртил. - Умники нашлись. Со своим Пандареем. Дурак он, ваш Пандарей, и больше ничего». Услышав про Пандарея, я решил снова позвонить в полицию. Звонить пришлось долго, а когда я в конце концов дозвонился, Пандарей сообщил мне, что новостей никаких особенных нет, но в остальном все в порядке, пьяному Минотавру впрыснули успокаивающее, сделали промывание желудка, и теперь он угомонился; что же касается пожара, то горение давно прекратилось, тем более что это оказалось никакое не горение, а большой праздничный фейерверк. Пока я вспоминал, какой же это сегодня праздник, Пандарей повесил трубку. Глуп он все-таки и отвратительно воспитан, и всегда был таким. Странно видеть таких людей в нашей полиции. Наш полицейский должен быть интеллигентен, он должен быть образцом для молодежи, героем, которому хочется подражать, чтобы ему можно было без опасения вверить не только оружие и власть, но и воспитательную деятельность. А Харон называет такую полицию «компанией очкариков» и заявляет, что такая моя полиция никакому правительству не нужна, потому что она начнет хватать и перевоспитывать самых полезных государству людей, начиная с премьер-министра и полицей-президента. Не знаю, не знаю, может быть. Но чтобы старший полицейский не понимал, что такое феномен, и хамил при исполнении обязанностей - это совсем уж никуда не годится.