Медосмотр в тюрьме женщины. Женщины в следственном изоляторе

«Не хватает сил, чтобы просто поднять руки, все кричат: «Воздуха! Дышать!»

Единственный женский изолятор Москвы носит номер 6, но в последнее время его настойчиво именуют числом зверя - «СИЗО 666». Случилось так, что он стал территорией зла и бесконечной боли. В рейтинге мест, унижающих женское достоинство, он занял бы, пожалуй, первое место.

Если вы вдруг окажитесь в СИЗО №6, внимательно смотрите под ноги. Вы можете нечаянно наступить на... девушку, женщину или старушку, прикрывшуюся на полу выцветшим серым одеялом.

Какие сны можно увидеть, когда спишь под лавкой? Когда по тебе ползают полчища тараканов? Когда рядом десятки женщин стонут и плачут?

Но отсутствие отдельного спального места и скученность - не главная беда московского изолятора. Многие камеры напоминают душегубки (из-за отсутствия вентиляции и форточек), и женщины там кричат: «Дайте воздуха! Дышать!» Здесь легко заразиться смертельно опасными болезнями, и «добрый доктор» на помощь тут точно не поспешит...

Как попасть в СИЗО №6 и выжить - современная история в записках нашего обозревателя, члена Общественной наблюдательной комиссии Москвы.

Жизнь под лавкой с тараканом

Женский СИЗО в Печатниках стоит рядом с красивейшим храмом. Тут решетки - там витражи, тут бетонные заборы - там цветочные ограды. Вот уж поистине грешное и святое на Земле всегда идут рядом. Словно в доказательство этому - последняя поступившая правозащитникам жалоба. Ее автор - 91-летняя монахиня Елизавета, внучка которой сейчас находится в СИЗО. Престарелая отшельница много лет была настоятельницей монастыря, где воспитывались сироты. И когда ее родную внучку задержали с наркотиками, она была уверена: за решеткой ей не придется болеть или голодать... Увы.

Большинство сотрудников изолятора №6 - сами женщины. Ах как идет им новая фсиновская форма! И ведь некоторые приятны не только внешне. У них душа разрывается, глядя на арестанток, они рады бы облегчить их участь, но из-за сокращения штата и резкого увеличения числа заключенных не хватает ни рук, ни времени.

Итак, вот цифры: на 5 июня 2016 года в женском СИЗО при лимите 892 человека содержится 1357 . Переполненность составляет 57% .

Думаете, судьи не знают, что единственный СИЗО переполнен? Отлично знают! Об этом их информируем и мы, и ФСИН. Но люди в мантиях все равно снова и снова избирают женщинам самую строгую меру пресечения. И ладно, если бы речь шла только об убийцах и других опасных для общества преступницах. Снова увы! Без кого не смогли обойтись наши правоохранительная и судебная системы?

Вот, скажем, без Кати, которая взяла у соседей самокат, чтобы съездить на нем за водкой.

Или без больной раком Надежды, которая украла в супермаркете головку дорогого сыра.

Без многодетной матери Натальи, которая подозревается в махинациях со страховками.

Без Елены, которая была задержана на границе по обвинению в организации незаконной миграции.

Без Светланы, которая присвоила себе чужой мобильный телефон...

Я могу продолжать бесконечно долго. В каждой камере есть как минимум 3–4 женщины, которые нанесли настолько смехотворный ущерб, что выдавать их за опасных преступниц даже стыдно. Они вполне могли бы находиться до приговора под подпиской о невыезде или под домашним арестом. Но следователю так неудобно (вдруг скроется, и у него не будет «палки»? Вдруг откажется дать признательные показания?) Если бы идею Верховного суда РФ декриминализировать преступления с ущербом до 5 тысяч рублей поддержали депутаты Госдумы, то их бы вообще не имели права сажать. Но опять и опять - увы. Депутаты не поддержали, а значит, женщин можно бросать за решетку.

Как живут они в СИЗО и что стоит за сухим языком цифр перелимита?

Камера №108.

Здесь временно сосуществуют сразу 55 женщин возраста и социального статуса. Почти что женское общежитие.

Спальное место есть у всех? - спрашивает у них моя коллега, член ОНК Анна Каретникова. Те в ответ усмехаются. Указывают на дальний угол. Там на полу лежат вповалку несколько женщин.

- А раскладушек нет? - уточняю я.

Даже если их принесут, их ставить тут негде, - разводят руками заключенные.

Мне предлагают сесть на большую лавку у стола, за которым обычно обедают. Присаживаюсь и замечаю, что прямо под моими ногами что-то начинает шевелиться.

- Ой, здесь кто-то есть?

Есть... Под лавкой устроилась на полу одна из заключенных. Спит, свернувшись калачиком, и шевелится во сне. Заглядываю под другие лавки - везде женщины... Это похоже на вокзал или на лагерь для беженцев. Разве можно вот так с женщинами?..

Камера № 306.

На 44 спальных места здесь приходится 55 женских душ.

Плюс 11, - рапортует старшая по камере. - То есть у 11 зэчек нет шконки.

Кровати, а не шконки, и заключенные, а не зэчки, - поправляют сотрудники.

Как ни назови, но факт остается фактом.

Примерно такая же ситуация в других камерах. Меняются только лица тех, кому не досталось кровати и кто вынужден в прямом смысле жить на полу.

Раскладушек и здесь нет. Но даже если бы сейчас завезти в СИЗО их хоть тысячу, это, как правильно заметили заключенные, ничего бы не решило: ставить их просто некуда.

Долгое время женщинам, которые живут на полу, давали только один тоненький, местами сбившийся до состояния тряпки матрас. Потребовались месяцы борьбы правозащитников с администрацией, чтобы стали выделять по два матраса. Это победа. Но стоит только ОНК не появиться в СИЗО несколько дней, как вторые матрасы давать перестают. А еще их отнимают - в наказание за провинность.

Есть в СИЗО несколько женщин, которым спать даже на двух матрасах невыносимо больно из-за травмы позвоночника. Добиться разрешения на специальный, утолщенный матрас практически нереально. Вот, к примеру, Елена Р. из камеры №107 - страдает грыжей, на позвоночнике у нее кисты, но ни матраса ей не разрешили, ни даже корсета (он ей был еще на воле «прописан», а в СИЗО его не принимают, ссылаясь на то, что внутри могут быть запрещенные предметы...).

Здесь в принципе жить можно, - говорит одна из заключенных в очередной камере. - «Здесь» - в смысле под лавкой. Если не время обеда, то вообще тут самое спокойное место. Может, тут даже и лучше, чем на втором ярусе кровати. А то ведь оттуда столько женщин за последнее время попадало (в СИЗО №6 не на всех двух ярусных кроватях есть лестницы и ограничители. - Прим. авт. ). Единственное - тараканов тут больше всего.

Да тараканы сейчас везде, - подхватывают сокамерницы. - Они все заполонили! Недавно их травили чем-то, но эффекта ноль.

Толпа заключенных расступается и пропускает вперед бабушку. Очень-очень старенькую, сгорбленную, в очочках, интеллигентную.

Людмила Ивановна обвиняется в убийстве единственного сына («МК» в феврале). По версии следствия, 76-летняя мать застрелила его из пистолета, потом пыталась вскрыть себе вены. Правда, непонятно, как старушка своими трясущимися руками, которые и миску с супом не могут удержать, вообще подняла пистолет. Но суть не в этом. Собственно, она вину признает и просит, чтобы ее поскорее отправили в колонию, но только не в психушку. Нас бабушка умоляет найти ей адвоката. Мы обещаем. И - забегая вперед - обещание свое сдержим.

Женщины шумят-галдят. Столько у них жалоб, столько вопросов.

Люди в мантиях снова и снова избирают женщинам самую строгую меру пресечения (фото из другого изолятора).

«А под скамейкой спала тяжелобольная женщина, - напишет потом моя коллега Анна Каретникова в отчете. - Еще две сидели в дальнем углу на полу на старых черных матрасах. Мы спросили: вы всегда там сидите? Они отрешенно кивнули и снова устремили взгляд куда-то вдаль, сквозь нас. Было похоже на сцену с аксакалами у стены из фильма «Белое солнце пустыни». По безучастности взглядов - точно. Будто некая оккупированная территория... с пленными... ранеными - ни в одном из других московских СИЗО не возникает такого тягостного, мучительного ощущения».

Задержка дыхания в боксе смерти

Сборное отделение . Здесь находятся те, кто только прибыл, или же больные на карантине. В одном помещении женщина с краснухой (хотя она уверяет, что уже давно болела, а снова заразиться ею нельзя, и, выходит, у нее какой-то совершенно иной недуг, который не хотят диагностировать). Во втором - три женщины с подозрением на туберкулез (пока официально диагноз им не поставили, но сотрудники СИЗО уже знают о том, что они больны).

Прошу выдать нам марлевые повязки, но их на караульном посту нет. Сами сотрудники стараются в камеру к туберкулезным просто не заходить. Но мы так не можем.

Дверь открывается, и мы словно попадаем в баню: влажный спертый воздух, форточка плотно закрыта, вентиляции нет. В таком помещении любой здоровый коня двинет, не то что больной. Три женщины еле живы. Изможденные лица, не хватает сил, чтобы просто поднять руки. Все кричат: «Воздуха! Дышать!».

- Как давно вас выводили на свежий воздух на прогулку? - спрашиваем у них.

Четыре дня назад, - отвечают они.

- И четыре дня никто не предлагал вам даже прогуляться? - нам не хочется верить в это.

Нет, никто...

- К вам подходил медработник в течение этой недели?

Нет. К нам вообще кто бы то ни было боится заходить.

- Вы писали заявления на имя врача и руководства?

Да. Мы написали много заявлений и жалоб.

- Вам приносили журнал регистрации заявлений для ваших росписей?

Нет. Журнал регистрации нам не приносили ни разу. Можно открыть окно? Или... на прогулку? Чуть-чуть подышать?.. Пожалуйста! Попросите их! Ну, пожалуйста!!!

Мы не выдержали в этой камере даже нескольких минут. Назвали ее боксом смерти. Самое печальное, что наши коллеги были здесь неделю назад, просили администрацию расселить эту душегубку. Проветрить ее, продезинфицировать. Сотрудники обещали непременно все сделать и... не сделали.

Вот и сейчас нам обещают открыть форточку (хотя говорят, что это очень сложно, нужна лестница и специально обученный человек), немедленно отвести женщин на прогулку (хотя за окном уже темнеет, и мы сомневаемся, что их выведут в столь поздний час).

Заместитель председателя ОНК, обозреватель МК во время проверки женского изолятора.

Эта камера, пожалуй, самое страшное, но во многих других тоже нет вентиляции или она не работает.

Недавно мы вошли в камеру 202 и едва не оглохли от отчаянного крика: «Как дышать?! Как жить? Как не заболеть и не умереть?!» - рассказывает член ОНК Анна Каретникова. - В таких условия любая инфекция распространяется мгновенно.

Но вместо того, чтобы это предупредить, в СИЗО начали применять порочную и явно незаконную практику - вновь прибывших заключенных поднимают сразу в камеры, минуя карантин! Мы обнаружили нескольких женщин, которых в карантине не держали даже суток и у которых не брали кровь и не делали флюорографию. Сокамерницы таких сторонятся первое время: никто не хочет заразиться сифилисом или еще какой-то болезнью.

Бывает, и такое - у заключенной обнаружат недуг, но не сообщают ей об этом. Просто дают горсть таблеток без объяснения причин.

В камере №306 заключенные едва бунт не устроили, когда одной из женщин принесли противотуберкулезные препараты.

Я до сих пор не знаю, больна ли туберкулезом, - говорит она. - Медики не говорят, только лекарства передают. А что, заключенный не имеет право знать о своем диагнозе? Надеюсь, я никого тут не заражаю...

Черный кисель с липким хлебом

Еда в «СИЗО 666» в последнее время, по словам женщин, стала отвратительной. Кисель - черный, хлеб - как жижа. Мы сомневаемся в объективности, но арестантки спешат подтвердить свои слова и приносят остатки буханки, выданной им на обед. Даже удивительно, что хлеб может быть таким... липким.

Это не потому что он не пропеченный, - объясняют сотрудники. - Просто качество муки, которую привезли в последний раз, плохое.

Но почему такую муку принимают? Почему пекут из нее хлеб?

Многие женщины питаются только тем, что им дают в СИЗО. Касается это и тех, у кого есть деньги на счету или родные, готовые в любой момент привезти передачки.

Одна беда - очередь в бюро приема передач нужно занимать за несколько дней. Разве выдержат такое пенсионеры или иногородние? Потому зачастую у них один выход - купить очередь. Стоит это «удовольствие» 3–5 тысяч рублей. Понятно, что такая торговля очередью незаконна, но никто бороться с ней не желает. Да что говорить, если адвокаты со следователями дерутся в очередях на входе в СИЗО, чтобы попасть к заключенным.

Заказать продукты в интернет-магазине заключенные женщины могут, но и тут сложности. Во-первых, ассортимент скудный - из фруктов и овощей предлагаются только лук, чеснок, имбирь и лимоны.

Во-вторых, цены завышены порой в несколько раз (к примеру, тушенка, которая в обычных магазинах стоит 100 рублей, продается здесь по 200). В-третьих, приносят заказы подчас через 3–4 недели. Вообще жалоб на работу интернет-магазина столько, что впору проводить целое расследование. ФСИН России обещал нам разобраться со всем этим безобразием еще в начале года, но лучше не стало. Продукты не доносят или приносят уже пропавшими, подменяют одно наименование другим, теряют и т.п.

Касается это не только еды, но и непродовольственных товаров.

Гель для душа заказала, и вот посмотрите, что мне принесли! - одна из заключенных показывает тюбик, на котором написано «гель мужской».

В камере 108 нам показывают протекающий чайник объемом в полтора литра. Из него пьют чай и моются (ибо горячую воду отключили) 55 женщин! Как такое возможно? Администрация считает, что возможно, потому запрещает второй чайник и не дает обменять этот на объемом побольше. Говорят, мол, сеть не потянет нагрузок, пробки выбьет...

Куда послал фельдшер?

Но хуже всего с медицинской помощью. Вот где настоящий ад. Спрашиваем у беременной на восьмом месяце женщины: «Как часто вас осматривает гинеколог?»

Девушка, после секундной паузы, не раздумывая:

Только когда приходит ОНК (Общественная наблюдательная комиссия - «МК»).

Одна из заключенных рассказывает нам, что у нее кровотечение вот уже месяц. К доктору ее так и не отвели:

А я же здесь не пожизненно, я выйти хочу и родить еще.

Каретникова вспоминает про другую заключенную с похожей историей, которая уже закончилась трагедией.

Гинеколога не было в СИЗО, когда у нее начались сильнейшие боли. Она нам говорила: «Я писала заявления каждый день. Я звала врача каждый день в течение месяца. Гинеколога не было. Потом врач вышла на один день. Из-за меня. И когда я описала ей эти боли, вот тогда все забегали... засуетились... Потом меня привезли в больницу. Но, наверное, поздно - рак выявили на последней стадии. Это так больно... я не могу описать».

Очередная арестантка со слезами жалуется:

У меня апелляция завтра. А окончательного диагноза - нет. Нет справки. Что я скажу суду?

Заключенная по имени Надежда не выдерживает и тоже вступает в диалог:

Ой! Я хочу пожаловаться на фельдшера Женю, девушку такую. Она плевать на больных хотела и шлет всех на... Так и говорит: «А идите вы все с заболеваниями вашими!» Это разве хорошо, правильно?

Девушки продолжают свои шокирующие откровения: например о том, что если случается что-то критическое, они подбегают к окнам и орут: «Врача!». Только тогда кто-то приходит на помощь. Но потом за это наказывают, поскольку считается нарушением правил распорядка.

Кстати, про крики. 9 мая в 10 часов вечера несколько заключенных во время салюта выкрикнули «ура!». Одна из них потом получила уведомление о нарушении режима. Еще одну девушку наказали за то, что она в пасхальную ночь смотрела по телевизору богослужение. Оба случая произошли в смену, когда дежурила некая инспектор, которую все называют не иначе как бездушной мегерой.

Исполняющий обязанности начальника «СИЗО 666» Алексей Обухов.

Увы, бездушные сотрудницы (которых и женщинами сложно назвать) тут есть. А как иначе относиться к надзирательницам, которые отказываются помочь матери выяснить судьбу ее ребенка? Елена Ш. еще 14 мая родила в больнице, куда ее вывезли из СИЗО. Женщину вернули в изолятор, а младенец остался в клинике. Елена умоляет: «Выясните о нем хоть что-то!». Но сотрудники отвечают, что это не входит в их обязанности. Наверное, не входит. А простые человеческие просьбы - они для людей, а не для сотрудников СИЗО.

Поток жалоб настолько огромен, что мы не успеваем записывать. Все они похожи: не выдали медсправку, не приняли лекарства, прервали ВИЧ-терапию, не лечат, не дают обезболивающих...

Да что же это в конце концов такое?

Как точно сказала Анна Каретникова: мы чувствуем, что зло рядом, мы пытаемся разгрести его руками и словами, но приручить зло - невозможно. Очень жаль, что в данном конкретном случае олицетворением зла являются сотрудники следственного изолятора. Которые, кажется, задались только одной целью - вынести свой приговор арестанткам еще до решения суда. Смертный приговор...

к председателю Верховного суда РФ Вячеславу Лебедеву на предмет проверки законности действий судей, выбирающих женщинам самую строгую меру пресечения;

к директору ФСИН России Геннадию Корниенко на предмет проверки соблюдения прав женщин в СИЗО.

Девушка в камере 6-го изолятора спрашивает: а мне только про этот СИЗО надо рассказывать? А можно я вам про СИЗО-2 Старого Оскола, что в Белгородской области расскажу? Я так много могу рассказать... Вот, например, привезли меня туда, говорят: иди в душ! Она пошла. Ей включили холодную воду и говорят: мойся! Она говорит: холодная слишком... Они давай ее матом ругать. Она не стала мыться идти. Так и не помылась.

Потом баланду приносят. Там странное меню, очень. В первый раз она в борще болт нашла. Во второй в супе - муху. Еще в еде часто штукатурка бывает - ремонт идет. Или краска со стен. А один раз попалось что-то черное. Непонятное. Положили на лист бумаги, высушили. Вроде, уголь... Песок очень часто в еде бывает. Камера медработнику говорит: это всё есть нельзя. Вот попробуйте! Женщина возмутилась: что вы по каждому поводу нас дергаете? Я не обязана это пробовать!

Потом стали в коридоре сварочные работы вести. Дым густой в камеру потянулся. Камера задыхается. Сорок минут стучала ногами в дверь, пока кто-то подошел и переселил временно в другую камеру.

Крысы бегают. Страшно.

Администрация говорит: крыс морить нет у нас средств. Каких-то голубеньких таблеточек. Потом, вроде, появились таблеточки. Надо с пшеном их перемешать и в щели засовывать.

Еще иногда проводят с заключенными профилактическую работу. Входят после отбоя в камеру и требуют построиться. Слишком медленно со шконки спрыгиваешь - бьют дубинками по ногам. Синяки остаются - да им всё равно. Ничего им не будет... Гулять водят на 15 минут, не больше. О часе никакой речи не идет.

Здесь, в Москве, еще ничего, здесь не бьют, крыс нет, еда нормальная. Позволяю себе усомниться. Только что в большой камере мы застали ужин. Такая рыжая масса невнятной консистенции. Говорят, сухая картошка с овощами. Свежую еще не выкопали, поэтому пока надо есть сушеное. Прошу ложку, пробую. На мой взгляд, это несъедобное что-то. Впрочем, говорят, сейчас еще рыбу дадут. Рыбы я не дожидаюсь, а вот это овощное рагу кушать не надо. Я спрашиваю заключенных (40 женщин в камере) - вы хоть это едите? Да, да... Только чуть-чуть улыбаются и еще капельку глаза закатывают.

Не понимаю я, отчего в наши продвинутые дни такой вот штукой надо людей кормить. Ну да, они заключенные. И преступления если не все, то многие, совершали. Ну и чего теперь? Почему нельзя приготовить и дать женщинам ну хоть картошку с котлетой? Ведь с этого и начинается глобальное неуважение к человеку - нельзя его кормить, как свинью, если не хочешь, чтоб он этой свиньей себя ощущал...

Ну ладно. Девушка, кст, сидит по ст. 126 УК РФ - похищение человека. Она говорит: похищение мужчины. Это близкий друг ее подруги. Я не поняла, какая-то странная история. Они посидели, потом она с подругой уехала, а мужчина этот подался с товарищами в Москву на заработки, штукатур он вроде. Вернулся через день. Но ее уже тем временем уже обвинили в организации похищения человека. У нее, кст, трое детей, из них один приемный. У потерпевшего к ней претензий нет. Но это с ее слов, разумеется, фигня сплошная. Надеется скоро выйти, когда недоразумение разрешится.

Камера моей коллеги по ОНК Качаловой Людмилы, теперь в ней уже не два человека, а пять. Раскладушка. В СИЗО серьезный перелимит, всех уплотняют. У Качаловой опасно высокое давление. С делом она ознакомиться не успела, десятый том так и не видела. 9 июля к ней приходит помощник следователя и требует, чтоб она подписала, что обвинительное заключение выдано ей было 5 июля. Она отказывается, естественно. Тот говорит: ты отсюда не уйдешь, пока не подпишешь (а дело вообще уже передано прокурору, Качалова об этом узнала позже). Ну, ей стало плохо, кое-как через несколько часов вернули ее в камеру при помощи врача, а тем временем составили акты, что она от подписи отказалась.

А 12-го приходит к камере Качаловой оперативная сотрудница, майор... (фамилия известна, пока не буду ее называть) и давай в кормовое окно требовать, чтоб та подписала, что получила какие-то бумаги. Сами бумаги не дает. Качалова отказывается. Та начинает ее материть, на чем свет стоИт, угрожать, еще что-то... В общем, Качалова с ее давлением падает в обморок, та продолжает орать. С Качаловой в камере девушка, оперативница, заключенная, видит, что той совсем плохо, вся синяя, пульс почти не прощупывается. Девушка решительная, говорит: вы же знаете ее диагноз, вы ее буквально сейчас убиваете, требует для Качаловой врача. Злая женщина-майор говорит типа фигвам. Тогда девушка лезет на окно и давай в него кричать, что человек умирает, нужен врач. Другие камеры поддерживают, тоже давай орать. Прибегает фельдшер, вызывают "скорую". Злая женщина врачам говорит: это всё концерт, Качалова - убийца, ее вина уже доказана, не слишком сильно тут старайтесь. Та лежит на полу, рядом с ней девчонка сидит. Злая женщина говорит: я тебя в душегубку за это отведу. И действительно, сунули ее в какую-то камеру без окон и вентиляции, обложенную кафелем, ни кровати там нет, ничего. Но уже вмешались другие офицеры, заведующая медчастью. Через час забрали ее из той комнаты.

Ну да, заведующая медчастью подтверждает: у Качаловой был гипертонический криз. Ну откачали ее как-то. Но, говорит: уже меры приняты, виновные наказаны, да.

А мотив простой: следствие пропустило все сроки продления, обманули прокурора, что Качалова с делом ознакомилась, по идее из-за пропуска сроков ее вообще по закону должны были освободить. А так она ни ходатайств, ничего не успела в прокуратуру заявить. Видимо, следствие нашло выходы на оперативницу СИЗО, а та решила надавить на Качалову. чтоб ошибочку это поправить. Такие вот дела. Суд присяжных будет у нее. Ну, посмотрим.

МОСКВА, 17 июн — РИА Новости, Марина Луковцева. Их пациенты не принесут в честь Дня медика в подарок классический набор из коньяка и конфет, не будет даже букетов женщинам. Не потому что врачи и медсестры плохие или пациенты неблагодарные — просто нужно соблюдать дистанцию.

Корреспондент РИА Новости побывал в больнице, расположенной на территории мужской колонии строгого режима (ИК-3) во Владимире, и узнал, почему подарки от заключенных — табу, что каждый врач за решеткой поневоле становится психологом, а также почему медики в погонах умеют контролировать свой страх и с первых секунд могут распознать симулянта.

С праздником, лепилы!

"Осужденные всегда поздравляют с 23 февраля, Новым годом, женщин — с 8 марта, да со всеми праздниками. И с нашим профессиональным, конечно", — сообщил тоном заправского рассказчика начальник филиала туберкулезной больницы №1 ФКУЗ МСЧ-33 ФСИН России Алексей Афанасьев. Но готовность услышать истории о сказочных подарках тут же наткнулась на многозначительное "но".

"Но мы ничего не можем позволить себе от них принять. Это нигде не прописано, но мы сами понимаем, что дистанцию определенную надо держать. Я ничего не возьму от осужденного", — подхватила рассказ врач-невролог здравпункта филиала туберкулезной больницы №1 ФКУЗ МСЧ-33 ФСИН России Оксана Колотушкина.

"Мы не только люди в белых халатах, мы носим погоны. Соблюдаем правила и этику медицинскую, и у нас есть правила поведения сотрудника ФСИН", — пояснила заместитель начальника ФКУЗ МСЧ-33 ФСИН России врач Наталья Кошокина.

По ее словам, эта дистанция соблюдалась во все времена, и ее нельзя ни сокращать, ни удлинять. "Удлинишь дистанцию — уйдешь от профессии, от человека. Сократишь — нарушишь границу, на которой и строится уважение. Вот в этом, пожалуй, помимо ежедневного прохода через контрольно-пропускной пункт, основное отличие от врачей на воле", — добавила Кошокина.

Кстати, несмотря на наличие в тюремном жаргоне довольно неблагозвучного прозвища по отношению к врачам — "лепила", в лицо его никто не решается озвучить. Высшей степенью уважения является обращение заключенных по отчеству.

"Меня называют Алексеич. С тех пор, как пришел сюда, так и называют", — улыбаясь, поведал самый опытный из сотрудников, чей общемедицинский стаж давно перевалил за полувековую отметку, врач-терапевт здравпункта филиала туберкулезной больницы №1 ФКУЗ МСЧ-33 ФСИН России Роберт Алексеевич Опарин.

Не пионерский лагерь

Границы очерчивают не только моральные и кодифицированные нормы. На первый взгляд, коридоры больницы в колонии ничем не отличаются от медучреждений на воле — тот же запах чистоты и лекарств, та же каталка для транспортировки лежачих больных. Но решетки, частота которых усиливается в зависимости от опасности преступника, на дверях палат нивелируют все сходства. В процедурных кабинетах тоже решетки — отсекающие, со специальными отверстиями для проведения инъекций внутривенно и внутримышечно, а во время процедур рядом дежурит инспектор.

Когда-то, по рассказам врачей, этих решеток почти не было, их ввели повсеместно в начале двухтысячных годов после того, как прокатилась волна захватов медработников. Потом появились видеокамеры, тревожные кнопки, включая портативные, которые женщины-медработники всегда носят с собой.

"Да, здесь не пионерский лагерь. Это точно, — отметила Кошокина. — Да, не все у нас могут работать. Многие врачи отказываются сюда идти, потому что не могут себе представить, что нужно осматривать, трогать человека, совершившего преступление, "а вдруг он что-то со мной сделает". Этот страх нужно уметь преодолеть. Помогает уверенность в своей безопасности. Потому что мы сами ее соблюдаем".

Женщинам без сопровождения запрещено передвигаться по коридорам больницы и колонии. Даже в случае экстренной ситуации, они обязаны дождаться инспектора или врача-мужчину. Если медсестре нужно пройти из процедурной до поста, она сделает это только тогда, когда осужденные, пришедшие на уколы, уйдут из коридора, чтобы не провоцировать потенциально опасную ситуацию.

"Если во Владимирском централе к особо опасному осужденному положено заходить с кинологом с собакой и четырьмя конвоирами, то я ж туда одна не пойду. Положено осматривать больного в наручниках, буду это делать, как бы это ни затрудняло осмотр", — уточнила Колотушкина.

Если женщине-врачу в погонах такие меры предосторожности внушают уверенность, то у женщины-журналиста только усиливают страх. К счастью, визит к особо опасным преступникам по понятным причинам не мог быть включен в список посещений. Закономерно возникает вопрос, позволяют ли заключенные провокационные выходки по отношению к врачам, чтобы внушить страх.

"В арестантской среде выражение какого-то негатива, отрицательных действий в отношении медицинских работников не приветствуется. Потому что единственные люди в местах лишения свободы, кто может спасти им жизнь. Человек, допустивший такое отношение, будет перед своими бледно выглядеть", — заверил Афанасьев. Кроме того, сдерживающим фактором является угроза дисциплинарных взысканий, включая помещение в карцер или даже пересмотр дела не в пользу осужденного.

Тонкие психологи

Общение с каждым новым пациентом для врача за колючкой — экзамен, причем сдача начинается не с вытягивания билета, а с первых секунд общения.

"Они все психологи. Даже при первичном осмотре доктором осужденный сразу оценивает ситуацию, что можно позволить себе, чего нельзя. Те, для кого новый срок — привычное дело, уже прошли разные СИЗО, разные колонии, общались во время отсидки с разными людьми, многому научились, в том числе и азам психологии", — пояснил Афанасьев.

Некоторым довольно тонким психологам из числа заключенных удавалось влюбить в себя медсестер, конечно, и сами они имитировали пылкие чувства. "Но под этими чувствами скрываются корыстные интересы, включая просьбы пронести в зону что-то запрещенное. На этом девчонки и горят. На моей памяти было несколько случаев. Оперативный отдел пресекал попытки проноса. Медсестры вынуждены были уволиться", — поведал Афанасьев.

Если же врач — новичок, его ждет проверка по полной программе. "Когда доктор только приходит на новое место работы, ему устраивают "смотрины". К нему осужденные массово начинают ходить на прием, часто с надуманными жалобами, чтобы "прощупать" человека. И это паломничество будет продолжаться, пока осужденные не сформируют полное представление об этом враче", — рассказал Афанасьев.

Диагноз "симулянт"

Если на воле определенный процент трудоспособного населения старается просто купить больничный, то лишенные этой возможности заключенные применяют все свои знания и актерские способности.

"Вот заходит больной. И по тому, как он заходит, ты уже начинаешь собирать информацию. Смотрим, как он себя ведет, как разговаривает, на что жалуется… Четкое знание клиники заболевания всегда выручает. Когда идет расхождение описания симптомов осужденным — одна жалоба противоречит другой, уже закрадываются сомнения. То есть он где-то услышал, прочитал и при описании путается. Уже на этом этапе врач может заподозрить симуляцию", — рассказала Колотушкина.

В пример она привела недавний случай, когда пациент в СИЗО перед отправкой в суд вдруг начал жаловаться на сильные боли в спине. Он сдал себя сам, когда врач попросила его сделать пару движений, которые были бы невыполнимы в случае реальных проблем со здоровьем, а рентген только укрепил ее предположения — симуляция.

"У нас был один осужденный-гипертоник. Очень уж он не хотел от нас уезжать — условия-то лучше, чем в отряде. И вдруг он заявляет перед выпиской, что у него ноги не ходят. Договорились о транспортировке. Санитары взяли его на носилки, понесли. И почему-то никак у них не получалось его в дверной проем пронести: и так, и сяк пробовали, чуть не уронили. После очередной угрозы свалиться с носилок "больной" рассердился, вскочил и сам залез в автозак", — вспомнила Колотушкина.

"Но не все себя сразу выдают. Лет шесть-семь назад был такой больной, который просто слег и лежит, ноги не ходят. Мы его обследовали досконально. Ничего не нашли. Пытались его обратно в зону выписать. Нам его вернули, потому что он продолжал лежать. Твердый орех оказался — мы с ним бились года полтора. Потом все-таки чудесным образом убедили забрать его на зону. Через несколько месяцев нам довелось с оказией проводить там выездной прием — ходит", — удивляясь даже спустя годы, описал случай феноменального упорства заключенного начальник больницы.

Есть еще одна категория заключенных, которые готовы на более радикальные меры, чтобы попасть в больницу. "В 1978 году был случай. Осужденный разобрал дно кровати, которое присоединялось металлическими кольцами, и все эти кольца проглотил. Это вышло граммов 700 металла. Часть колец вышла, а часть нет… пришлось оперировать", — сообщил Опарин.

Это сейчас отремонтированные в соответствии с последними строительными технологиями камеры и оснащение круглосуточным видеонаблюдением практически лишили заключенных возможности проглотить что-то несъедобное. А раньше, по информации врачей, чтобы попасть в больницу на длительный срок, осужденные проглатывали кончики от ложек, гвозди, крючки от кроватей. "Еще ели "ежей". Связку согнутых гвоздей, перетянутых резинкой, скрепляли хлебным мякишем. При проглатывании хлеб переваривался, резинка разворачивалась и вставал "еж", похожий на противотанковый, только миниатюрный. Тут только оперативное лечение", — рассказал Афанасьев.

"Но есть и затейники. Например, приклеят ложку к спине и идут делать снимок, наивно полагая, что доктор не поймет, находится ли эта ложка в пищеводе или все-таки на спине", — сообщила Кошокина.

"Еще одна категория больных, с которой приходится сталкиваться, это те, кто больны тяжелыми заболеваниями и отказываются от лечения. Причина проста — им выгодно иметь тяжелую форму инвалидности, потому что пока они сидят, им выплачивают пособие по инвалидности", — отметил Афанасьев.

На грани жизни

Есть на зоне место и врачебным подвигам. Некоторые выживают только благодаря врачам этой больницы. "У нас был осужденный, которого прозвали за худобу Освенцимом. Он весил килограммов 35 при росте примерно 185 сантиметров. Принесли его на носилках… Срок наказания ему дали небольшой — полтора или два месяца. Его сфотографировали, как только он поступил в ИК-3 и перед выходом. Это были два разных человека. Он ходить начал", — рассказал Опарин.

Но помимо таких полукомичных случаев, в практике каждого из врачей в погонах найдутся случаи реального спасения или продления жизни. Порой им приходится сталкиваться с такими редкими заболеваниями, которые лечат не в каждом регионе.

"Болезнь Ормонда. Заболевание тяжелое, приводит к нарушениям всей мочевыделительной системы, переходит в хроническую почечную недостаточность, которая потребует потом проведения гемодиализа. Мы пытались выяснить, кто у нас это лечит. Получили ответ: тот, кто выявил. Заболевание находится на стыке разных отраслей медицины. В итоге подняли литературу, выработали тактику. Два года уже больного лечим. Есть положительная динамика — вторую почку спасли. Мы вышли на такой уровень, что затормозили болезнь", — поделился успехами Афанасьев.

По его словам, осужденному с болезнью Ормонда до освобождения еще далеко, а значит, он еще поживет, потому что, как показывает практика, на воле эти люди совершенно не занимаются своим здоровьем. Бывшие заключенные, уточнила Колотушкина, просто не готовы обходить узких специалистов, к которым, чтобы попасть на прием, требуется направление терапевтов и сдача целого набора анализов. И список уникальных диагнозов, поставленных в этом закрытом медучреждении, можно продолжить.

Сейчас в больнице 379 мест — терапевтическое, хирургическое, психиатрическое отделения и три туберкулезных, которые подразделяются по профилям в зависимости от тяжести заболевания. Здесь и свои лаборатории, и диагностическое оборудование. Также в составе больницы здравпункт, который обеспечивает медицинскую помощь осужденным ИК-3.

"Когда нас спрашивают, не страшно ли нам работать с туберкулезом, отвечаем: "не страшно". Потому что мы все о нем знаем. И знаем, как себя вести", — отметила Колотушкина.

В гораздо большей опасности, по мнению врачей, находятся люди на воле. Сразу после освобождения больные туберкулезом, включая тех, у кого множественная лекарственная устойчивость, просто растворяются в толпе, подвергая риску заболеть окружающих этой тяжелой формой.

"Иногда мы в буквальном смысле за ручку провожаем этих освободившихся до тубдиспансера. Информируем сам диспансер о существовании такого больного, предоставляем туда всю медицинскую информацию. Но обычно этим приводом все и ограничивается. Больше эти люди в тубдиспансере не появляются. Вероятно, выходом в такой ситуации был бы закон о принудительном лечении от социально опасных заболеваний", — добавила она.

Пять лет назад, по информации врачей, губернатор Владимирской области Светлана Орлова издала приказ, согласно которому больные туберкулезом после освобождения получают компенсационные выплаты и набор продуктов. Так их стимулируют прийти в тубдиспансер и встать на учет.

"Некоторых больных и по психопатологии требуется отправлять на долечивание после окончания срока. И мы как врачи всегда задаемся вопросом: "А куда он сейчас пойдет?" И потом возникают резонансные дела, как в Нижнем Новгороде, когда шестерых детей и жену зарезал. До стадии ремиссии такие люди должны бы находиться на принудительном лечении после освобождения из мест заключения. А получается, дальше он предоставлен самому себе", — поддержал коллегу Афанасьев.

Алексей Афанасьев, как и все советские мальчишки, грезил о героических профессиях и, проработав несколько лет военным врачом, на некоторое время уходил "на вольные хлеба". Даже местный старожил Роберт Алексеевич Опарин, который работает в системе с конца 70-х, мог бы стать журналистом, ведь в молодости писал заметки в газету и до сих пор увлекается сочинительством — издал на собственные средства несколько книг.© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

«Мне позвонили напрямую оттуда, из СИЗО. Потом она (звонившая арестантка - V) сдала сотовый телефон. Она написала заявление о том, что начинает голодовку. Она жаловалась на унижения, на «дрессировку», на незаконные требования администрации», - сказала Vласти Семенова.

По словам правозащитника, «незаконные требования» заключались «приседаниях» и «раздеваниях». «Женщины рассказали, что проверки, которые у них проводятся, проходят в унизительной форме. Бесконечная дрессировка, как собак. Незаконные требования администрации. Во время досмотра - приседания, раздевания. Чуть ли не в гинекологическое кресло сажают. Медосмотр снимают на камеру. У меня вопрос: зачем нужен такой обыск, если это закрытое учреждение? Туда в принципе ничего не может попасть незаконно», - говорит Семенова.

Два дня назад директор департамента государственного языка и информации министерства внутренних дел (МВД) Алмас Садубаев в официальной рассылке для СМИ опроверг заявление Семеновой о голодовке и избиении женщин в учреждении ЛА-155/1 в Алматы. Он сообщил, что одна из арестованных была водворена в дисциплинарный изолятор за неоднократные нарушения режима содержания. «Трое ее сокамерниц, в том числе беременная, в знак протеста нанесли себе незначительные раны. Голодовку никто не объявлял, вены не вскрывал. В присутствии руководства ДУИС по городу Алматы, представителя органа прокуратуры медицинскими работниками проведен медицинский осмотр вышеуказанных женщин, телесные повреждения не выявлены. По данному факту МВД проводится служебное расследование», - сказал Садубаев.

В телефонном интервью Vласти на вопрос о том, какова цель служебного расследования МВД, если информация уже опровергнута, Садубаев ответил: «Это я не могу сказать вам точно. Вообще заранее ничего не могу сказать». Кроме того, Садубаев сообщил, что рассылка об опровержении голодовки и избиении женщин в СИЗО была основана на служебном расследовании ДУИС, сейчас же расследование проводит МВД. «Специальное служебное расследование проводится министерством внутренних дел. Это не ДУИС, не КУИС, а само министерство, мы проводим», - дополнил Садубаев.

Семенова, в свою очередь, настаивает на своем. «Это не мое голословное утверждение. В случае чего я все смогу доказать. Я прекрасно отдаю отчет своим действиям. Когда я звонила в прокуратуру, мне сказали, что будут связываться со мной, держать в курсе, но пока ничего не было. Мне это обещали. И эту запись я могу потом в прокуратуру тоже предоставить», - подчеркнула она.

Слова Садубаева о том, что одна из арестанток попала в изолятор за неоднократные нарушения режима, она прокомментировала так: «Что является нарушением по их понятиям? Законные действия администрации или незаконные? Зачастую это незаконные действия».

К моменту написания поста Семеновой - 9 января - женщины, по ее словам, голодали уже четыре дня.

«После моего заявления пришел (в СИЗО - V) прокурор. Из ДУИС приехали. Вечером приехали сотрудники службы безопасности, официально взяли заявления (о нарушениях - V). Они там написали о факте вымогательства еще», - добавила Семенова.

Бывшее женское ЛТП в 1996 году стало женским изолятором. В народе его называют - «Бастилия»

Все окна камер выходят во двор. Причем окна маленькие, под потолком, стекла то ли грязные, то ли сильно поцарапанные, и металлические прутья, каждый - несколько сантиметров.

Так что естественного света в камерах минимум.

Единственный женский СИЗО в Москве переполнен на 250 человек. Видимо, скоро будут ставить трехъярусные кровати, поскольку свободное пространство пола уже исчисляется не метрами, а сантиметрами. Все проходы в камерах заставлены провисающими до пола раскладушками. В камере 40 человек. Чтобы пройти в туалет - бочком-бочком, по стеночке… Там два унитаза. Приватности никакой. По санитарной норме должен быть один унитаз на 10 человек. Но какие уж тут нормы?!

Сопровождающий офицер делает объявление: «На Рождество придет батюшка, будет всех водой окроплять». Спрашиваю, а если женщина мусульманка, иудейка или атеистка, и не хочет, чтобы ее окропляли?! «Она может отойти в угол, - отвечает офицер, - насильно это делать не будут».

Не увидела я в камере свободного угла, где можно «укрыться» от окропления. Женщины при построении в камере в один ряд не помещаются, а встать в два ряда кровати не позволяют. Видимо, от принудительного окропления можно скрыться только в туалете. Между прочим, по Правилам внутреннего распорядка СИЗО (ПВР) (пункт 101): «Не допускается отправление религиозных обрядов, нарушающих права других подозреваемых и обвиняемых». Помню, как возмущалась Екатерина Самуцевич, когда на Пасху в камеру того же СИЗО-6 зашел священник: «И не спросив меня, принялся поливать все водой, окропил меня без моего желания. Я не хотела, чтобы он проводил религиозный обряд. У нас светское государство», - говорила Самуцевич.

В такой же общей большой камере находятся и беременные женщины. Диетическое питание в виде молока, яйца и творога выдают только с шестого месяца беременности. А до этого срока - общий стол. Хотя нигде в ПВР не говорится о таком ограничении по месяцам беременности. Наоборот, диетпитание полагается абсолютно всем беременным, а за три месяца до родов по предписанию врача к нему еще может быть назначено и дополнительное питание. Пункт 22 ПВР говорит о создании беременным «улучшенных материально-бытовых условий». Где они, эти улучшенные условия?

Утром женщинам давали кашу, в обед на первое был гороховый суп, что было на второе - тут мнения «контингента», как сотрудники называют находящихся в изоляторе женщин, разделились: то ли картофельная масса с соевым мясом или с тушенкой, то ли картофельная масса с чем-то неизвестным. Положительного отзыва об этом блюде не встретилось ни разу. У многих беременных токсикоз. Картофельную массу с неизвестным наполнителем они есть не могут. Родственников у многих беременных в Москве нет, а значит, нет и передач. У молодой женщины из Таджикистана третий месяц беременности, сильный токсикоз, месяц назад врач назначила уколы, уколы сделали, тошнота осталась, врач больше ничего не назначил. Прогулки для беременных, так же как и для всех остальных, по часу, хотя по п. 134 ПВР «продолжительность прогулок беременных женщин не ограничивается».

В четверг в «Бастилии» - «голый день». Это когда женщин выгоняют в одних трусах в коридор для осмотра медработником. Помимо медработников в коридоре еще и сотрудники. И неважно, кто сотрудник - мужчина или женщина. Сотрудник! И перед ними стоит раздетая женщина в трусах…

Еще женщины рассказывают, что когда их выводят для осмотра в медпункт, то заставляют становиться на колени, раздвигать ягодицы… И весь этот процесс сотрудники снимают на видео.

Находящимся в СИЗО женщинам непонятно, почему им не положено знать фамилии сотрудников. Объясняют эту секретность мерами безопасности. Хамят, избивают, унижают - реальные сотрудники, а именами эти сотрудники могут называться любыми. Проверить невозможно. Хорошо, фамилия и настоящее имя - секрет. Но пусть тогда на сотрудниках будут жетоны с номерами, чтобы в жалобах женщин не было написано: «Меня ударил сотрудник Роман». А был бы «Роман» под номером… Вот такой «Роман», например, 19 июля прошлого года ударил кулаком в лицо Людмилу Качалову. Женщина упала, потеряла сознание, ей были вынуждены вызвать «скорую», которая зафиксировала гематомы на лице, руках и ногах. Ни внутренняя проверка, ни прокурорская по факту избиения Качаловой не проводились. «Роман» по-прежнему работает в СИЗО-6. К Качаловой, правда, больше не заходит, но поначалу после произошедшего он передавал ей «приветы» через свою сотрудницу, которая приходила в камеру, хватала бумажные цветы и другие поделки Качаловой из разноцветных бумажных салфеток, выбрасывала их в коридор и на глазах заключенной топтала их ногами…

Еще из тех, кто, по словам женщин, издевается и унижает их, сотрудники под именами «Раиса Васильевна» и «Анастасия Юрьевна». Может, все-таки в СИЗО нужно провести внутреннюю проверку, а может, и прокурор по надзору заинтересуется происходящим в СИЗО-6?!

Многие женщины жаловались на пропажу содержимого в передачах. То форель слабосоленая исчезнет, то крем для лица, то сигареты. Пропадает даже туалетная бумага. Передали, например, четыре рулона, а до адресата доходит только один. Куда делись остальные три? Например, по-прежнему действующий сотрудник старший оперуполномоченный ОМВД «Перово» Артамонова, которая уже год находится в СИЗО-6, рассказала, что когда ей принесли заказанную через интернет-магазин передачу от родственников, то пакет был вскрыт, а должен быть запечатан. Из него исчезли сигареты. 26 декабря прошлого года Артамоновой «медработник Галина Валентиновна» принесла переданные от родственников лекарства. Как говорит, Марина Артамонова, «медработник Галина Валентиновна» швырнула ей эти лекарства в «кормушку», и большая часть лекарств оказалась в коридоре. «Кормушка» захлопнулась. Назначенный врачом «с воли» курс лечения пройден не был. А из местных препаратов, по словам женщин, на все случаи жизни - цитрамон и анальгин, анальгин и цитрамон.

Праздники в «Бастилии» - это вообще дни глухого застоя. Заявления и жалобы в праздники не принимаются. У одной из женщин сильно выраженный псориаз на руках. Ей было назначено лечение до праздников, пару дней пролечили, а потом - Новый год. Лечение остановили. Все отдыхают. Медпункт закрыт.

Одна из женщин жалуется на проблемы с сердцем. В СИЗО она почти два года. За это время всего один раз пытались сделать ЭКГ, но аппарат сломался. Теперь, как удалось выяснить у дежурившего в праздники фельдшера, аппарат вроде работает, но нет бумаги. А бумага-то специальная - рулонная, ее заказывать надо, а потом ждать. А сколько ждать? Так кто это знает. Долго, наверное. Думаю, быстрее на свободу выпустят нуждающуюся в ЭКГ женщину, чем в изоляторе заработает ЭКГ.

Женщины жалуются на межпозвоночные грыжи, в ответ получают: «Это почти у всех. Ничего страшного». После операции на позвоночнике одна из женщин спит на раскладушке. Боли? «Да ничего страшного», - вот ответ. Женщина в очках с толстыми стеклами просит о консультации окулиста. Но с офтальмологом здесь проблема, впрочем, как и со стоматологом и хирургом.

На всех этажах «Бастилии» тишина, радио нигде не работает. Хотя по тому же ПВР все камеры должны быть «оборудованы радиодинамиком для вещания общегосударственной программы». А поскольку не во всех камерах есть телевизор, то узнать о происходящем за стенами СИЗО женщинам весьма затруднительно.

Карантин. Маленькая камера, посередине раскладушка, здесь и боком не пройти. Гулять то выводят, то нет. Зависит от смены: «человеческий фактор». Некоторые из женщин жалуются, что душ - раз в десять дней. Нет ручек и бумаги, чтобы писать заявления и жалобы. Сотрудники сказали, что в праздники ничего не выдается, все после 9 января. Еще из жалоб: 31 декабря вновь прибывших держали закрытыми в душе по два с половиной часа. Вода холодная, из-под крана. Кипяток не дают. Спрашивают: вы не знаете, почему чай такой вонючий - это вода здесь такая, или его специально делают таким? Передачи в праздники тоже не принимают, кипятильника нет. У одной из женщин заболело утром сердце, попросила валидол. Принесли вечером. Женщины говорят, что стучать и звать дежурную они могут долго: или не услышит, или в ответ с той стороны тоже будет стук.

В камере сборного пункта (это полуподвальное помещение, где обычно держат женщин перед отправкой в суд) постоянно находятся две женщины, объявившие голодовку. Причина голодовки - волокита и незаконные, по мнению женщин, приговоры суда. На адвокатов денег не было, поэтому защитники в суде были государственные.

Анастасия Мельникова, голодает с 15 декабря. Находилась в больнице СИЗО «Матросская тишина», где было назначено лечение у невропатолога. Но 24 декабря ее вывезли в СИЗО-6. На этом лечение закончилось. Сотрудники ежедневно проводят беседы, рассказывают Мельниковой, что голодание - это признаки суицидальных наклонностей и анорексии. Очень опасается, что отправят в психиатрическую больницу или начнут кормить принудительно. За время голодовки похудела на 9 кг. Видно, что очень слабая.

Анастасия по профессии визажист. Чтобы чем-то себя занять, делает праздничные открытки. Вместо красок - тени для век. Удивительно тонкие и красивые работы.

Рисунок Анастасии Мельниковой.

Ее соседка Ирина Лузина по профессии реставратор. Голодает с 25 декабря. Похудела на 5 кг. На прогулку не выходит из-за слабости. Женщинам три раза в день приносят в камеру еду. Она стоит у них два часа, потом ее забирают обратно.

В углу на тумбочке - большой металлический бак с надписью «Питьевая вода». Бак пустой и вообще не работающий - сломан кран. После долгого выяснения с сотрудниками и находящимися в СИЗО женщинами оказывается, что имеется в виду под «питьевой водой» - обычная вода из-под крана. Зачем тогда нужен этот бак? Необходим по инструкции. Еще оказывается, что это единственная камера, где нет розеток, а значит, женщины не могут вскипятить себе воду. Нужно ждать «сеанса доброты» от сотрудников. Из емкостей в камере только металлическая кружка. А жидкости голодающим нужно пить уж точно не меньше двух литров день. Вот и пьют водопроводную. Причем рядом абсолютно такая же камера, но с розетками. Почему туда нельзя перевести голодающих женщин?! Не говоря уж о том, что п. 42 ПВР обязывает оборудовать все камеры «штепсельными розетками для подключения бытовых приборов».

Матрасы здесь такие же, как и везде, - тонкие и свалявшиеся. Спать на них невозможно. Женщины кладут под спину страницы из своего уголовного дела, так и спят. Говорят: «Синяков нет, но кости болят». В праздники женщинам даже не выдавали туалетную бумагу (рулон туалетной бумаги в СИЗО - 25 м, это четверть стандартного рулона). «Закончилась, говорите? Ну так после праздников и получите!» - пояснили сотрудники.
P.S. Начальник СИЗО-6 - Кириллова Татьяна Владимировна

Метки: